• Назад к писателю

ПОЭТИКА ОБЭРИУ В ТВОРЧЕСТВЕ ЯНИСА ГРАНТСА

Поэтика абсурда, столь актуальная для эпохи модернизма, казалось бы, должна была отжить свой век и кануть в вечность. Но вплоть до сегодняшнего дня она остаётся одним из наиболее ярких способов говорить о действительности.

Янис Грантс – челябинский поэт, прозаик, известен своими сборниками стихотворений «Мужчина репродуктивного возраста», «Стихи на вырост», «Бумень. Кажницы. Номага». Как отмечал сам поэт, его творчество во многом сформировалось под влиянием именно объединения ОБЭРИУ, в частности Даниила Хармса как одного из ярких представителей этого объединения («Все мои знакомые в курсе, что одним из самых важных для меня, одним из самых-самых любимых моих поэтов является Даниил Хармс»[1]). Прибегнув к анализу его стихотворений, мы попробуем это подтвердить.

КТО ТАКИЕ ОБЭРИУТЫ?

24 января 1928 года в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». На творческой встрече и заявили о себе впервые участники будущего направления ОБЭРИУ. Участниками данного направления были И. Бахтерев, А. Введенский, Д. Хармс (Ювачев), К. Вагинов (Вагенгейм), Н. Заболоцкий, Б. Левин. Состав участников не оставался стойким, как камень, несколько раз менялся, да и за пределами направления оставалось много людей, сочувствующих тому, что пытались делать ОБЭРИУты.

Как написано в Манифесте ОБЭРИУтов: «В своём творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства». Таким образом ОБЭРИУты обратились к поэтике абсурда, соединив её с футуризмом, гротеском и алогизмами. Однако поставив во главу угла весьма своеобразный «метод бессмыслицы», ОБЭРИУты всех переиграли – смысла хватало с лихвой. Ведь именно выключение рационального осмысления, по логике ОБЭРИУтов, и даёт возможность увидеть предмет или явление такими, какие они есть на самом деле (вот уж точно – истинное воплощение Кантовской концепции о «вещи в себе»).

В Декларации ОБЭРИУ написано: «Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «не-реальны» и «не-логичны»? А кто сказал, что «житейская» логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвёл её в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать». Так, участники движения признавали, что искусство не является зеркалом существующей реальности, а пытается создать свою собственную. Более того, такая реальность имеет полное право сосуществовать с привычной, бытовой.

На практике такая философия искусства реализовывалась несколькими художественными методами. Первым, и, пожалуй, основным, становится семантическое очищение слова. Идея была достаточно амбициозной: избавить конкретное слово от его смысловых наслоений (привитых обществом, бытом, временем), чтобы в итоге вывернуть его наизнанку, демонстрируя суть самого понятия, какая она есть. Для этого у ОБЭРИУтов был уже готовый приём: использование детского языка (неслучайно именно у ОБЭРИУтов так много условно детских произведений). На уровне оформления такой концепции использовались гротеск, повтор и монтаж (обеспечивающие логические и алогичные повороты смысла). Т. А. Тернова, доктор филологических наук, также отмечает приём «кристаллической техники» [2] (в большей степени изобретение Н. Заболоцкого), которая заключается в том, что отдельные строки текста могут существовать сами по себе (формируя законченный сюжет), однако при этом дополняют и сосуществуют с другими частями текста.

И алогичность Хармса, и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передаёт бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени. Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные преобразования, современниками которых оказались ОБЭРИУты, подтверждали актуальность их художественно-философских установок. Абсурд стал единственным способом реакции на глубоко укоренившуюся социальную несправедливость.

Д. Л. Шукуров и В. Н. Хабурова отмечают [3], что «литература позднего авангарда (1920-е гг.) обусловлена доминированием мазохистического психотипа. Согласно онтогенетической закономерности, этот психотип следует после садистической фазы поиска и трансформации объектной сферы, и самое главное в нём заключается в осуществлении процесса аутонегации (самоуничтожения, самоотрицания, исчезновения субъекта)». Вспоминая биографию Д. И. Хармса и отдельные его произведения, данное замечание представляется верным и в чем-то даже определяющим творчество авангардистов, в том числе и ОБЭРИУ.

ЗАЧЕМ Я. ГРАНТСУ НУЖЕН АБСУРД?

Можно говорить о том, что абсурдистская эстетика встраивается Я. Грантсом в стихотворения для обнажения уже не трагической реальности (какую обуславливал исторический контекст прошлого века для объединения ОБЭРИУ), но для подчеркивания бессмысленности и обытовлённости современных реалий. Трагедия, с которой борется абсурдизм Грантса, спровоцирована самим застойным устройством жизни, повсеместностью быта. Лирический герой Я. Грантса такой же потерянный и ненужный человек, как и у абсурдистов ОБЭРИУ. Перед чудовищным миром, в котором ни одна схема, шаблон или даже стереотип более не работают, главный герой пасует и не может с этим справиться. Несмотря на разность исторического контекста, художественный метод представителей направления ОБЭРИУ и Я. Грантса совпадает именно в силу схожего поэтического ощущения бессмысленности мира и отсутствия места в нём.

Поэтика ОБЭРИУ проявляется в творчестве Я. Грантса следующими чертами:

1. Самоуничижение лирического героя перед бессмысленностью действительности.
2. Гротескность и абсурд повествования.
3. Искажение грамматического строя языка.
4. Борьба с бытовой семантикой слова.

ИСКАЖЕНИЕ ГРАММАТИЧЕСКОГО СТРОЯ ЯЗЫКА

Для Я. Грантса характерны различного рода игры с языком. Таким способом он реконструирует реальность по своему подобию, заставляя мир «работать» в том режиме, каким он его видит.

В стихотворении «За хлебом» Я. Грантса отсутствие заглавных букв в сочетании с множественными короткими предложениями формирует образ ровной и в чём-то ничтожной жизни, которая делится на малозначительные этапы. Пунктуационное оформление стихотворения подчёркивает, как мало места занимает сама жизнь в её течении по сравнению с моментом расставания с ней. Эллипсис, используемый автором, тоже подчеркивает определённые «пробелы» в жизни, когда детали уже не имеют никакого значения перед бессмысленностью действительности:

его не хватится жена.

и мать. и дочь. и пёс.

никто не вспомнит ни хрена,

купаясь в луже слёз:

пошёл за хлебом и – привет.

Другой способ использования такой игры с синтаксисом и лексикой – наслоение мыслей друг на друга, сталкивание двух интенций, сознательного и бессознательного, бытового (физического) и мыслимого:

Улицы, как помои,

в сточной стоят ночи.

(Сделай хоть раз по-мое-

музыку замолчи).

Посредством языковой организации текста Янис Грантс реконфигурирует саму реальность, создавая абсурдный мир наслоения, столкновения, исключения.

Для ОБЭРИУ важным аспектом поэтики было именно разоблачение уже освоенной словесной семантики. При использовании стихотворного контекста, создавался и новый контекст для самого слова, в идеале – полностью нивелирующий, уже существующий. Задача поэта ОБЭРИУ – заставить читателя поверить, что у слова есть только одно значение – то, которое предложил поэт.

Янис Грантс в своём стихотворении «За хлебом» то же самое делает с словосочетанием «уйти за хлебом»:

кропал стишки свои, кропал.

за так. для никого.

пошёл за хлебом и пропал –

как не было его.

С одной стороны, происходит явное снижение образа до чего-то бытового и ежедневного. С другой стороны, обнажается тоска быта, уход в сферу обыденного от чего-то высокого и важного. Бытовая семантика формируется в стихотворении Я. Грантса в цельное понятие, которое поглощает действительность в последней строфе стихотворения (ожог от спички, чайный след, на клетчатом простом, кляксы под крестом). Всё, что остаётся – быт. Люди уходят в быт. Люди бросают писать стихи и уходят за хлебом, чтобы остаться в метафоричном бытовом пространстве навсегда.

В стихотворении «Ногти растут» такое же обыденное словосочетание «стричь/растут ногти» превращается в процесс неуклонного течения времени. Здесь создаётся ощущение вечности, перед которой сгорает даже жизнь человека. Совершенно бытовое действие в стихотворениях Я. Грантса обрастает собственной мифологией:

стригу ногти на ногах.

маме.

мамочка. мамочка.

детство твоё всё ближе.

скоро я буду мыть

голову твою белую

и укладывать баю-бай.

страшно-то как.

хочется спрятаться под стол,

как в детстве,

когда дед мороз

ещё настоящий.

только что ж это будет:

два малых дитя,

а ногти растут и растут

на ногах

и руках.

ГРОТЕСКНОСТЬ И АБСУРД ПОВЕСТВОВАНИЯ

Абсурдность повествования Я. Грантс использует для того, чтобы подчёркивать алогичность действительности или особенности мышления необычного человека, который в этот мир не вписывается. Получается этакий парадокс, когда в намеренно абсурдном мире нет места человеку с нестандартным мышлением:

Он летит что падает

Курит что умрёт

И читает вывески

Задом наперёд

Посредством парадокса и противопоставления создается атмосфера невписанности лирического героя в окружающий его мир:

и тут моя бывшая возьми да и скажи: это не мой нынешний, а твой сын.

пока один.

будешь почаще в себе, приведу и второго.

ну, я возьми да и ответь: ты вообще-то здорова?

а она возьми да и ответь: я-то да, а вот ты лежишь в больнице святой великомученицы

ксении.

не овощ, конечно, но смахиваешь на растение.

словом, прикован к постели.

на всю жизнь. то есть где-то до середины следующей недели.

В стихотворении «Бывшая» Я. Грантс внедряет абсурд и гротеск через реплики героев стихотворения, однако на деле показывает попытку внести смысл туда, где его явно не ждут. Градация парадокса от строчки к строчке вновь и вновь показывает бессмысленность не столько мира, сколько попыток хоть какой-нибудь смысл в него внести.

САМОУНИЧИЖЕНИЕ ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЯ ПЕРЕД БЕССМЫСЛЕННОСТЬЮ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Самоуничижение лирического героя вызвано, как правило, именно несовпадением ожиданий героя и окружающей его действительности. В мире, где он не нужен и даже поругаем, неудивительно прийти к пессимистичной философии отрицания своей значимости. Подобную картину мы можем наблюдать в стихотворении «ихитС»:

Человека бросили

Как собаке кость

На зубах под осенью

С кем-то бывшим врозь.

У Я. Грантса превалирует уничижительная лексика в стихотворении «За хлебом» – кропал, стишки, не вспомнит ни хрена, и привет. Бесконечные «бубубу» как синоним неважной информации, из которой и состояла, по-видимому, жизнь героя. Заведомо бытовые и сниженные лексические единицы формируют образ ничтожного человека, который, даже будучи занятым делом нелёгким и творческим, ничего из себя не представляет. В стихотворении Я. Грантса лирический герой – конформистский, мимолётный, полный горечи.

Я. Грантс в этом стихотворении, возможно, проводит параллели с современным ему обществом, где поэт в любой момент отказывается от своего «призвания» и теряется в дебрях уже не леса, а быта. И остаются от него в таком случае не стихи, а лишь ожоги от спички. Но главное – это всё-таки смерть лирического героя. Хоть он и «кропал стишки», но лучше отдаваться искусству, чем погибнуть в пучине быта. А для Грантса важно именно то, что лирический герой обречён на смерть, если отвлечётся от стихотворчества.

Черты поэтики ОБЭРИУ трансформируются под влиянием современных реалий, когда трагичные обстоятельства жизни сменяются бытовыми, но от того не менее драматичными. Суть остаётся той же – абсурдный мир, где лирическому герою нет места, где он не нужен и не признан.

 

Литература:

[2] Тернова Т. А. ОБЭРИУ: история, эстетическая практика (проект главы учебного пособия «История русской литературы ХХ в.») // Актуальные вопросы современной филологии и журналистики. – 2014. – №. 12. – С. 64–73.