Верлибр – это жанр со знаком минус. Как писал исследователь Ю. Б. Орлицкий: «Верлибр определяют по негативным признакам: у него нет ни размера, ни рифмы, и его строки никак не упорядочены по длине» [1]. Верлибр – это то, что ломает систему и рождает на ее останках новую.
Когда-то он был формой протостихотворений в том виде, в каком мы их знаем сейчас: с четкой рифмовкой, метром и размером.
На самом деле, вы все видели верлибр в его «неконцептуальном» состоянии. Вас всех в школе заставляли читать «Слово о полку Игореве». Именно верлибром и было написано произведение, над которым несчастные шестиклассники бились головой о хрестоматию (ибо было совершенно непонятно, зачем ЭТО существует). Но надо понимать, что верлибр древнерусской литературы и верлибр как оформившийся жанр – совершенно разные вещи. В первом случае это попытки подступиться к лирике, сформировать систему стихосложения. Во втором случае это сознательный слом уже существующей системы. Фактически революция.
ПОЧЕМУ ВЕРЛИБР БЫЛ ПОД ЗАПРЕТОМ?
В русской литературе верлибр набирает популярность в начале XX века под влиянием модернистских течений Европы. Хотя именно благодаря верлибрам немецких и французских поэтов можно найти их примеры еще в XVIII веке. Например, А. Сумароков публикует сборник псалмов, переведенных с иврита, которые лишены всех признаков традиционной формы стихотворений. Вдумайтесь, верлибром пишет Сумароков – самый классицистический классицист русской литературы. В XIX веке переводами верлибров также занимались А. Фет, И. Тургенев, М. Михайлов. Но все это – подражание европейским «коллегам».
«Чистый» же русский верлибр нам подарили поэты Серебряного века: А. Блок, М. Цветаева, З. Гиппиус и др. «Мода» на верлибр тогда зашкаливала: им писали если не все, то многие. Из занятного творческого эксперимента верлибр превратился в самобытное явление. Тому было несколько причин:
- сознательный отказ от навязанной веками системы стихосложения был чуть ли не бунтом;
- попытка поиска новой формы для новых мыслей (с этих позиций верлибр отвечал запросам времени);
- то, что обязательно для юного поэта (в рамках совершенствования мастерства стихосложения), является лишь грузом для «свободного» творца.
Верлибр прошел тот же путь, что и сюрреализм в искусстве. Сальвадор Дали брал в свой кружок сюрреалистов только тех художников, которые в совершенстве владели мастерством классической живописи XIX века. Как ты можешь деконструировать, вывернуть наизнанку то, что не понимаешь?
«На собрании» С. А. Григорьев (1947)
Но воздух свободы верлибра недолго веял над страной. Уже в 30-х годах XX века свободный стих в Советской России был объявлен вне закона. Его называют «результатом разложения загнивающего буржуазного искусства», а поэтов-верлибристов просто перестают печатать.
Верлибру не дано было просто погаснуть и остаться в забытьи. В период «хрущёвской оттепели» он снова возвращается (даже в печать). Интерес к верлибру проявляют как признанные советские авторы (К. Симонов, Б. Слуцкий, Д. Самойлов, И. Сельвинский, А. Вознесенский, В. Солоухин), так и «подпольные» (А. Галич, Б. Окуджава, и др.). Именно в этот период в русскую литературу приходят первые поэты-верлибристы, для которых свободный стих становится основной формой стихотворчества – В. Бурич, К. Некрасова, Н. Рыленков. Благодаря им русская литература проделывает, пожалуй, свой любимый трюк – взять формат из Европы и полностью его подчинить своей философии и своему взгляду на формат. Так появляется «советский верлибр» – минималистичный, сжатый, короткий стих, схожий с афоризмом. Классиками советского верлибра можно назвать В. Бурича,
Г. Алексеева, А. Метса, В. Куприянова.
«После дождя» А. Герасимов (1935)
Мода на верлибр захлестнула русскую литературу в 1980-1990 годах. Именно в этот период в стране начинается активная публикация стихов без рифмы и ритма в газетах и журналах, сборниках и альманахах, в литературу приходит много молодых и талантливых верлибристов, а свободный стих наконец занимает в русской поэзии своё место.
ДА ПИШИ ТЫ КАК ХОЧЕШЬ
Верлибр – одно из самых обманчивых явлений в литературе. Изначально под ним понимается форма метрической композиции, у которой нет ни размера, ни рифмы, строки не упорядочены по длине – полный хаос. Неудивительно, что верлибр может выглядеть как халтурная поэзия. Делов-то – организуй прозу в столбик, и всё. Мама, я поэт!
Но верлибр гораздо сложнее механического разбивания прозы на строки. Во многом дело заключается именно в его форме.
Допустим, вы хотите написать стихотворение. У вас есть мысль, которую вы хотите выразить. Какая это мысль – дело ваше. Это может быть и целая философская концепция, и конкретное чувство, ощущение. Когда муки мыслительного процесса остановились на чём-то одном, нужно решить, какая форма будет идеально подходить для вашего замысла. Казалось бы, зачем?
Разве не в любой форме можно воплотить замысел? Это-то, безусловно, можно. Но формула идеального искусства гласит: «Форма должна отражать содержание». Иными словами, форма должна быть подобрана так, чтобы ваш замысел стал ещё более ярким, понятным и убедительным для читателя. Форма – это не просто набор инструментов. Это определённое миропонимание. Можно взять жанр, род литературы – и они сами по себе будут нести в себе концепцию.
Если бы мы попытались выразить концепцию верлибра, то выделили бы следующие её черты:
- отказ от рамок лирических жанров, следовательно, если стихотворение по всем канонам как бы заключает чувство в рамку, то верлибр выпускает его наружу;
- трансформация эпического мировоззрения в лирическое: движение от общего к частному (смотреть на мир и видеть в нём себя – в каждом моменте, в каждом событии);
- неожиданность во всём: в рифмованном стихотворении есть предсказуемость, можно предугадать течение мысли автора (читатель верлибра всегда остаётся в подвешенном состоянии: никогда не знаешь, куда тебя заведёт автор).
Верлибр – это действительно про то, что можно «разбить» прозу и превратить её в поэзию. Именно этот слом и является ключевым для верлибра. Потому что «сломать» прозу таким образом, чтобы она трансформировалась в поэзию, по силам только мастеру стихосложения.
НИКОЛАЙ ГОДИНА: ВОЗДУШНЫЙ ВЕРЛИБР
Николай Година начинает работать над верлибрами в 70-е годы. И в этом его уникальность. Верлибром, то есть свободным стихом, Година стал писать чуть ли не первым на Урале, в пору, когда эта система стихосложения была практически под запретом. Для Николая Годины творческая стратегия заключается в достижении единения с народом посредством поэтического слова, «неслиянность» лирического героя с родной природой, родным народом и родным языком.
Верлибр для Николая Годины – это своеобразная проба пера, кристаллизованная в его сборнике «Берестяная грамота». Это единственный сборник свободных стихов у поэта. Хоть Николай Година и писал их впоследствии, с годами их становилось всё меньше…
Николай Година сам отмечает относительно верлибра: «В стихотворении должна быть изюминка, которая должна уколоть читателя. Чтобы писать короткие стихи, нужно понимать философию». Должен быть слом. Как в самой формуле верлибра.
«Берестяная грамота» организована поступательным движением: от повседневных зарисовок, сломанных философией, выворачивающей эту самую повседневность, к природным пейзажам – очеловеченным, но отстранённым.
К повседневным философским зарисовкам относятся, например, верлибры «Стань лучше», «Немыслимое», «Игра для всех», «Варианты», «Теперь уже дети» и пр. К природным пейзажам можно причислить верлибры «Осень капает с клёна», «Осень на взморье», «Заполярная весна», «Учитесь любить у цветов» и др.
Возьмем, например, верлибр «Стань лучше»:
Стань лучше,
чем ты есть.
Пусть соседи станут лучше,
чем они есть.
Земле не мешало бы стать лучше,
чем она есть.
Наконец солнце – и солнце тоже! –
должно стать лучше,
чем оно есть.
А я и так хороший.
Казалось бы, здесь «запакован» обычный призыв к самосовершенствованию. Мысль выглядит обобщенной. Если бы мы попытались выразить эту же мысль в эпической форме, то получилось бы что-то вроде этого: «Мир бы стал лучше, если бы все попытались стать лучше».
Звучит тривиально, не правда ли? Какая-то избитая истина, от которой хочется только умереть.
Николай Година берёт за основу эту избитую истину и превращает её в верлибр. Ему надо изменить само отношение к этой простой мысли, внеся в неё долю иронии (а на самом деле – честности).
Для начала добавим лирического героя. Это именно из его уст разлетаются во все стороны призывы к самосовершенствованию. Именно эта трансформация в лирическое позволяет Николаю Године внести не только личностный компонент, но и тот самый слом – последнюю строчку верлибра (и не говорите, что не засмеялись). Да, миру бы не помешало стать лучше, но только не мне, я классный и так. Банальность превращается в смелый парад иронии.
Концепция самого сборника заключена в одноимённом верлибре:
Берестяную грамоту
По строчкам дятел
быстро пробегая,
Исправит несерьёзные ошибки,
Потом на ветке просто посидит,
Слегка доволен
Собственной работой,
Которая, как всякого любого,
Вполне терпимо кормит и его.
Берестяную грамоту,
Официальное изданье леса,
Читать я начал много раньше, чем
«Октябрьский колхозник». (Тётя Шура,
С брезентовой сумкой через плечо,
Три раза приносила нам в неделю
Газету, сунув ловко в щель ворот.)
Берестяную грамоту
Найти на книжных полках невозможно.
Здесь первое моё стихотворенье:
«Я + ты = любовь»
Однажды прочитала вся деревня.
И, может быть, корявые те строки
Она поныне помнит наизусть.
Берестяная грамота выступает символом мысли, которая может существовать только в естественном виде. Несформированная, непродуманная, неконцептуальная – искренняя. Отсылка к Древней Руси здесь грамотно переплетается с самой выбранной формой – верлибром (который существовал уже тогда). У Николая Годины получается парадокс на столкновении формы и содержания. Содержание отсылает к чему-то непродуманному и естественному (когда верлибр существовал фактически как единственный способ выражения лирического мироощущения); форма же является именно тем классическим «советским верлибром», который близок к афоризму по способу выражения мысли.
Иначе говоря, Николай Година в своем сборнике верлибров пытается сделать невозможное – вернуть верлибр к его исходному состоянию, при этом попытаться сохранить его уже освоенный поэзией потенциал.
Берестяная грамота важнее для лирического героя, чем осмысленная концептуальная газета «Октябрьский колхозник» (наверняка ещё и скучная). Она становится средством запечатления чувств и эмоций в неотформатированном виде. И эти чувства-мысли становятся вечными на коре дерева.
Автор текста: Арина Медведева
- Антология русского верлибра / Сост. Орлицкий Ю. Б. – М., 1989.
- Година, Н. И. Берестяная грамота: верлибры. — Челябинск, 1996.